Система языковая

Систе́ма языкова́я

(от греч. σύστημα — целое, составленное из частей; соединение) — множество языковых элементов любого естественного языка, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которое образует определённое единство и целостность. Каждый компонент С. я. существует не изолированно, а лишь в противопоставлении другим компонентам системы. Поэтому он рассматривается, исходя из его роли в составе С. я., т. е. в свете его значимости (функциональной релевантности). Так, множественное число в русском языке, не имеющем двойственного числа, обладает иной значимостью, нежели множественное число в словенском языке, сохранившем двойственное число.

Современное представление о С. я. включает ряд взаимосвязанных понятий — уровни языка, единицы языка, парадигматические (см. Парадигматика) и синтагматические (см. Синтагматика) отношения, знаковость языка (см. Знак языковой), форма (см. Форма в языкознании) и функция (см. Функции языка), структура и субстанция, внешние и внутренние связи в языке, синхрония и диахрония, анализ и синтез, регулярность и нерегулярность и др.

Термин «С. я.» может употребляться либо в частном (локальном) смысле — как закономерно организованная совокупность однородных языковых элементов одного уровня, связанных устойчивыми (инвариантными) отношениями («система падежей», «фонологическая система» и пр.), либо в обобщающем (глобальном) смысле — как закономерно организованная совокупность локальных систем («подсистем»). Понятие системности градуально, т. е. допускает различные степени системности. Множество однородных языковых фактов обладает системностью (в локальном смысле), если оно описывается, исчерпывающе и неизбыточно, с использованием формального аппарата (набора элементарных объектов с их признаками и отношениями и правил образования сложных объектов из простых), более простого и экономного, чем эмпирический список исходных фактов. В хорошо организованных (жёстко структурированных) системах (например, в фонологии, в отличие от лексики) существенное изменение одного элемента влечёт за собой изменения в других точках системы или даже нарушение равновесия системы в целом. Нежёсткость С. я., неодинаковая степень системности различных её участков, многочисленные случаи асимметрии формы и содержания (см. Асимметрия в языке), борьба консервативной тенденции (устойчивости) с факторами языковой эволюции (такими, как стремление к экономии, к проведению аналогий и достижению регулярности) приводят к тому, что различные подсистемы С. я. развиваются с неодинаковой скоростью. Поэтому как в целой С. я., так и в отдельных её подсистемах выделяются центр и периферия, доминантные и рецессивные черты.

От коммуникативных средств у животных С. я. отличается способностью выражать логические формы мышления (понятие, вневременное суждение) и передавать сообщения о мире объективно, безотносительно к ситуации и участникам речевого акта. От искусственных формализованных знаковых систем С. я. отличается стихийностью возникновения и развития, а также возможностью выражения дейктической, экспрессивной и побудительной информации. Будучи в известной степени «открытой», С. я. взаимодействует с окружающей средой познавательной деятельности человечества (ноосферой), что делает необходимым изучение её «внешних» связей.

Спор античных грамматистов о соотношении аналогии и аномалии, попытки «рационалистов» объяснить разнообразие языковых фактов действием законов логики, вскрытие диалектической природы языка Г. В. Ф. Гегелем и В. фон Гумбольдтом, квалификация языка как «организма» (А. Шлейхер) или «психофизического механизма» (младограмматики), исследование взаимодействия звуковых законов с «давлением системы» (при образованиях по аналогии) в сравнительно-историческом языкознании 19 в. — всё это предвосхитило системное понимание языка лингвистами 20 в. (Ф. Ф. Фортунатов, И. А. Бодуэн де Куртенэ, О. Есперсен, Ш. Балли и особенно Ф. де Соссюр). Становление и эволюция системного подхода к языку происходили на фоне общего поворота науки 20 в. от «атомистических» к «холистическим» взглядам (т. е. к признанию примата целого над частями и всеобщей связи явлений; см. Методология в языкознании). Большую роль в разработке учения о С. я. сыграли идеи Бодуэна де Куртенэ о роли отношений в языке, о разграничении статики и динамики, внешней и внутренней истории языка, выделение им наиболее общих типов единиц С. я. — таких, как фонема, морфема, графема, синтагма. В учении Соссюра С. я. рассматривается как система знаков (см. Знак языковой, Знаковые теории языка), при исследовании которой следует разграничивать её внутреннюю структуру, изучаемую внутренней лингвистикой, от её внешнего функционирования, изучаемого внешней лингвистикой. С. я., лежащая в основе всех проявлений речевой деятельности, не дана нам в непосредственном наблюдении, реализуясь исключительно в речи. Речь и является той исходной данностью, на основании которой лингвист создаёт модель С. я. (эту модель — теоретическое построение — также нередко называют «С. я.», что следует учесть при сравнительной оценке адекватности нескольких конкурирующих альтернативных моделей одной С. я.). Вслед за Соссюром многие исследователи употребляют термин «С. я.» как синоним термина «язык», желая лишний раз подчеркнуть факт системности языка; особенно часто такая замена происходит, когда язык (или С. я.) противопоставляется речи как нечто абстрактное, потенциальное, виртуальное, имплицитное, постоянное, реляционное и т. п. Более узкое понимание «системы» предложил Э. Косерю, противопоставляющий её не только речи («узусу»), но и норме — общепринятой (традиционной) реализации системы. Дав в своей компаративистской практике образцы системного подхода в диахронии (см. Ларингальная теория), Соссюр тем не менее в теории настаивал на том, что С. я. как таковая реально существует лишь в синхронии. С. я., в понимании Соссюра, «зиждется на тождествах и различиях» (при доминирующей роли последних), а качественная определённость любого её элемента создаётся не «субстанциальными», а «реляционными» его характеристиками, а именно его значимостью, т. е. совокупностью внутриязыковых отношений данного элемента к другим.

Идеи о системной организации языка были развиты в нескольких направлениях структурной лингвистикой, поставившей в качестве одной из основных задач инвентаризацию (выделение и классификацию) единиц языка всё большей степени абстрактности и установление наиболее общих типов отношений между ними. Так, в глоссематике была сделана попытка «имманентного», несубстанциального подхода к определению всех основных единиц и отношений С. я. (ограниченность такого подхода не раз отмечалась критиками глоссематики).

Отвергая формулировку Соссюра о несистемности диахронии, пражская лингвистическая школа исходила из принципиально системного подхода к эволюции языка. В работах Р. О. Якобсона, Б. Трнки, Й. Вахека, а также С. О. Карцевского, Е. Д. Поливанова (позднее — А. Мартине, Косерю и других) изучается диалектическое противоборство тенденций развития С. я., действие которых, будучи устремлено к «равновесию» (симметрии, заполнению лакун «пустых клеток»), тем не менее никогда не позволяет С. я. достичь абсолютной устойчивости: устраняя старые «горячие точки», оно создаёт в ней новые, что вызывает асимметрию в языке. Поэтому и в синхронном аспекте С. я. предстает не статической, а динамической (подвижной, развивающейся) системой. В работах «пражцев» С. я. характеризуется как система функциональная, т. е. как система средств выражения, служащая какой-либо определённой цели. Понятие функции языка раскрывает место С. я. в системе высшего порядка (в общественной жизни человека), а понятие функции языкового элемента — роль этого элемента внутри С. я. и его соотношение с другими элементами данной С. я. Тезис пражских функционалистов о языке как «системе систем» (близкий квалификации языка как «сложной системы» в современной кибернетике) также получает двоякую интерпретацию: а) С. я. как система уровней языка, каждый из которых — тоже система; б) С. я. как система своих функционально-стилистических разновидностей (см. Стиль), каждая из которых — тоже система.

В разработке учения о С. я. большое место принадлежит отечественному языкознанию, опирающемуся на традиции Фортунатова, Бодуэна де Куртенэ, А. М. Пешковского и учитывающему наиболее ценные достижения мирового языкознания. Большинство советских исследователей, разделяя взгляды на язык как на знаковую систему особого рода и признавая правомерность разграничения синхронного и диахронного аспектов исследования С. я., её внутренних и внешних связей, языка и речи, дистинктивных и недистинктивных признаков единиц, отвергают односторонние выводы крайнего структурализма. Подчёркивается нежёсткость, асимметрия С. я., неодинаковая степень системности различных её участков (В. В. Виноградов, В. Г. Гак, В. Н. Ярцева и другие). Выявляются отличия С. я. от других семиотических систем — как реляционные, так и субстанциальные (Вяч. Вс. Иванов, Т. В. Булыгина и другие). Отмечается недостаточность чисто реляционного рассмотрения С. я., отвлекающегося от субстанциальных характеристик, и необходимость сочетания субстанциальных характеристик с реляционными. Иногда такой комплексный подход именуется «системным», противопоставляясь «структурному», т. е. чисто реляционному подходу. Исследуются «антиномии развития» С. я. (М. В. Панов), взаимодействие внутренних и внешних факторов её эволюции (Поливанов, В. М. Жирмунский, Б. А. Серебренников и другие), закономерности функционирования С. я. в обществе (Г. В. Степанов, А. Д. Швейцер, Б. А. Успенский и другие), взаимодействие С. я. с деятельностью мозга (Л. С. Выготский, А. Р. Лурия, Н. И. Жинкин, Вяч. Иванов).

Хотя многие исследователи употребляют термины «система» и «структура» как синонимичные, имеет место тенденция к дифференциации этих понятий. Однако общепринятого их разграничения пока не существует. В философской и лингвистической литературе распространено понимание, согласно которому система — целостное сочетание определённой структуры с определённой субстанцией, выполняющее известную функцию, а структура — реляционный каркас системы, сетка отношений между её элементами (Г. П. Мельников, Е. С. Кубрякова). Иногда система определяется как совокупность одноплановых единиц, связанных оппозитивными отношениями, а структура — как совокупность языковых средств выражения значимых оппозиций, определяемая отношением плана содержания к плану выражения, означаемых к означающим (Н. Д. Арутюнова). В лондонской школе Дж. Р. Фёрса принимается тезис, согласно которому элементы структуры («части текста», конституирующие структуру или интегрируемые в неё) связаны друг с другом синтагматическими отношениями, а элементы системы («члены класса», репрезентирующие или реализующие систему) связаны друг с другом парадигматическими отношениями. Такое понимание терминов, по-видимому, наиболее согласуется с принятым словоупотреблением: говорят о структуре слова, морфемы, основы, синтагмы, предложения, текста и т. п., но о системе гласных, форм одного слова, падежей, фонем, значений многозначного слова и т. п. Во многом близкое содержание вкладывается в термины «структура» и «система» А. А. Реформатским (хотя термин «структура» понимается им скорее глобально, применительно к структуре языка). Ср. также аналогичные терминологические противопоставления — «текст»​/​«система», «цепь»​/​«парадигма» — Л. Ельмслева и другие противопоставления. Систематика при таком подходе оказывается тождественной парадигматике. В этом смысле американская дескриптивная лингвистика, сконцентрировавшая внимание на изучении синтагматических отношений (в особенности сочетаемости — см. Дистрибутивный анализ), изучала не столько С. я., сколько языковые структуры. Напротив, Н. С. Трубецкой и другие представители пражской лингвистической школы, разработавшие теорию оппозиций, исследовали С. я. в указанном выше смысле слова. Ведущая роль оппозиций (противопоставлений) в С. я. подчёркивалась ранее уже Соссюром, Бодуэном де Куртенэ, Н. В. Крушевским, Фортунатовым (хотя и в иных терминах).

Большое значение для понимания системности различных языковых сфер сыграли перенесение метода компонентного анализа (т. е. выделения дифференциальных признаков) из фонологии в семантику (как лексическую, так и грамматическую) и разработка теории семантических полей. В синтаксисе же системный подход находит своё законченное воплощение несколько позднее — с распространением теорий «синтаксической парадигматики», перифразирования и деривации, а также трансформационного метода.

Если в классических школах структурной лингвистики 30—40‑х гг. С. я. понималась как система единиц и отношений между ними, то в кибернетических моделях языка 50—70‑х гг. она предстает скорее как система правил образования, преобразования и комбинирования этих единиц. Строятся как порождающие грамматики (в т. ч. трансформационная грамматика), так и «трансдуктивные» грамматики (модели анализа и синтеза), которые нередко используются в системах автоматического перевода. В последнем случае С. я. выступает как действующий («динамический») механизм, осуществляющий переход от субстанции выражения (текст) к субстанции содержания (смысл) и обратно через ряд промежуточных уровней, или «пластов»: ср., например, стратификационную грамматику С. Лэма, функционально-генеративную грамматику П. Сгалла, модель «Смысл — Текст» и др. Подтверждается тезис, согласно которому адекватное понимание С. я. может быть достигнуто лишь при сочетании семасиологического и ономасиологического аспектов, «пассивной» и «активной» грамматики (Л. В. Щерба), «грамматики говорящего» и «грамматики слушающего» (Есперсен, позднее Якобсон, Ч. Ф. Хоккет). Это соответствует пониманию С. я. в семиотике, где она характеризуется как код — средство кодирования и декодирования сообщений. Описание С. я., идущее «от мысли — к средствам её выражения», было предпринято уже Ф. Брюно в начале 20 в. В современном языкознании упомянутое выше сочетание двух аспектов даёт возможность лучше выявить взаимодействие словаря с грамматикой в С. я. в взаимозависимость её уровней.

В современной типологии (Якобсон, Дж. Х. Гринберг, Серебренников, Успенский) многомерная характеристика С. я. достигается введением всё более сложных, многомерных классификаций, позволяющих объёмно представить «признаковое пространство» С. я., выявлением импликативных универсалий — т. е. зависимостей между значениями разных признаков (например, если в С. я. различается род у прилагательных, то в ней есть и противопоставление по морфологическому роду у существительных), установлением относительного веса этих признаков и принимаемых ими значений, а также количественной оценкой результатов. Всё это позволяет судить не только о свойствах отдельных С. я., но и о человеческом языке в целом как о системе.

• Петерсон М. Н., Система языка, Известия АН СССР, ОЛЯ, 1946, т. 5, в. 2;
• Балли Ш., Общая лингвистика и вопросы французского языка, пер. с франц., М., 1955;
• Ельмслев Л., Пролегомены к теории языка, [пер. с англ.], в кн.: Новое в лингвистике, в. 1, М., 1960;
• Иванов Вяч. Вс., Лингвистика как теория отношений между языковыми системами и её современные практические приложения, в сб.: Лингвистические исследования по машинному переводу, в. 2, М., 1961;
• его же, Машинный перевод и установление соответствий между языковыми системами, в сб.: Труды института точной механики и вычислительной техники АН СССР, в. 2, М., 1961;
• Уфимцева А. А., Опыт изучения лексики как системы, М., 1962;
• Гухман М. М., Понятие системы языка в синхронии и диахронии, «Вопросы языкознания», 1962, № 4;
• Косериу Э., Синхрония, диахрония и история, в кн.: Новое в лингвистике, в. 3, М., 1963;
• Апресян Ю. Д., Идеи и методы современной структурной лингвистики (краткий очерк), М., 1966;
• его же, Лексическая семантика. Синонимические средства языка, М., 1974;
• Материалы к конференции «Язык как знаковая система особого рода», М., 1967;
• Серебренников Б. А., Об относительной самостоятельности развития системы языка, М., 1968;
• Реформатский А. А., Термин как член лексической системы языка, в сб.: Проблемы структурной лингвистики, 1967, М., 1968;
• Ярцева В. Н., Взаимоотношение грамматики и лексики в системе языка, в кн.: Исследования по общей теории грамматики. М., 1968;
• Успенский Б. А., Отношения подсистем в языке и связанные с ними универсалии, «Вопросы языкознания», 1968, № 6;
• Виноградов В. А., Всегда ли система системна?, в сб.: Система и уровни языка, М., 1969;
• Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка, М., 1970;
• Общее языкознание. Внутр. структура языка, М., 1972;
• Щерба Л. В., Языковая система и речевая деятельность, Л., 1974;
• Слюсарева Н. А., Теория Ф. де Соссюра в свете современной лингвистики, М., 1975;
• [Степанов Г. В.], Внешняя система языка и типы её связи с внутренней структурой, в кн.: Принципы описания языков мира, М., 1976;
• Соссюр Ф. де, Труды по языкознанию, пер. с франц., М., 1977;
• Лэм С., Очерк стратификационной грамматики, пер. с англ., Минск, 1977;
• Солнцев В. М., Язык как системно-структурное образование, 2 изд., М., 1977;
• Вардуль И. Ф., Основы описательной лингвистики (синтаксис и супрасинтаксис), М., 1977;
• Будагов Р. А., Система и антисистема в науке о языке, «Вопросы языкознания», 1978, № 4;
• Мельников Г. П., Системология и языковые аспекты кибернетики, М., 1978;
• Гак В. Г., Предмет исследования. Лексическая система, в кн.: Бородина М. А., Гак В. Г., К типологии и методике историко-семантических исследований, Л., 1979;
• Якобсон Р. О., Избранные работы, М., 1985;
• Guillaume G., La langue est-elle ou n’est elle pas un système?, «Cahiers de linguistique structurale», 1, Québec, 1952;
• Coseriu E., Sistema, norma y habla, Montevideo, 1952;
• Vachek J., Notes on the development of language seen as a system of systems, в кн.: Sborník prací filozofické fakulty Brněnské univerzity, Brno, 1958;
• Zeichen und System der Sprache, Bd 1—3, B., 1961—66;
• Sgall P., Zur Frage der Ebenen im Sprachsystem, «Travaux linguistique de Prague», 1964, № 1;
• Berry M., An introduction to systemic linguistics, v. 1 — Structures and systems, L. — Sydney, 1975;
• Krupa V., The category of system in linguistics, «Recueil linguistique de Bratislava», 1978, v. 5.

Т. В. Булыгина, С. А. Крылов.